Hапоминание быкам--Чёрный понедельник (1987).

Технически крах 1987 года невероятно похож на крах 1929 года.

Это событие затронуло не только США, а быстро распространилось по всему миру.

Чёрный понедельник (англ. Black Monday) — понедельник 19 октября 1987 года — день, в который произошло самое большое падение Промышленного индекса Доу-Джонса за всю его историю — 22,6%. Это событие затронуло не только США, а быстро распространилось по всему миру. Так, фондовые биржи Австралии потеряли к концу октября 41,8%, Канады — 22,5%, Гонконга — 45,8%, Великобритании — 26,4%.

Крах фондового рынка 1987 года стал для мировой экономики событием исторического значения. С ним сопоставимы крахи 1893, 1907 и 1929 гг. Однако падение 1929 года наиболее широко известно и во многих отношениях наиболее существенно. При сравнении, однако, надо проявлять осторожность, чтобы не перепутать сам крах с его последствиями.

Во время краха в октябре 1929 года цены на Нью-Йоркской фондовой бирже упали примерно на 36 процентов по индексу Доу-Джонса для акций промышленных компаний; это число почти идентично падению, произошедшему в октябре 1987 года. После падения 1929 года акции восстановили почти 50 процентов своих убытков, затем понизились еще на 80 процентов в длительном медвежьем рынке с 1930 по 1932 гг. Именно этот Медвежий рынок, связанный с Великой Депрессией, довлеет над воображением общественности. И именно потому, что его так хорошо помнят, история его вряд ли повторится. Немедленная реакция американского правительства на крах 1987 года уже подтверждает эту мысль. После 1929 года руководящие денежно-кредитные учреждения сделали важную ошибку, обеспечив слишком малую ликвидность и оказавшись не в состоянии таким образом противостоять падению денежной массы.

Теперь опасность в том, что давление с целью ухода от спада, особенно сильное в год президентских выборов, может заставить власти обеспечить слишком большую ликвидность и, таким образом, еще более подорвать ценность доллара.

Технически крах 1987 года невероятно похож на крах 1929 года. Основное различие в том, что в 1929 году первая кульминация продаж сопровождалась через несколько дней второй, которая опустила рынок до более низкого минимума. В 1987 году второго кульминационного момента удалось избежать; и даже если рынку суждено достигнуть новых минимумов в будущем, модель будет иной.

Крах 1987 года наступил так же неожиданно, как крах 1929 года. Всемирный бум на рынках акций считался таким же необоснованным и нежизнеспособным, но немногие люди смогли правильно предсказать внезапный поворот событий. Я попал так же ужасно, как любой другой. Я был убежден, что крах начнется в Японии. Это оказалось дорогой ошибкой.

Наиболее неотразимое сходство между крахом 1929 года и крахом 1987 года — недостаточно оцененное высшими чиновниками и публикой — оба инцидента показали продолжающееся историческое перемещение финансовой и экономической власти в мировой экономике. В 1929 году Соединенные Штаты находились в процессе замещения Великобритании как ведущей экономической державы мира. В 1987 году власть перетекала из Соединенных Штатов к азиатской экономической супердержаве Японии. Крах 1987 года запомнится как сигнальное событие этого процесса, а также как предвестник изменения международного финансового порядка. Он явил драматичное свидетельство растущего несоответствия глобальной финансовой системы, основанной на непостоянной и обесценивающейся резервной валюте — долларе США.

В ретроспективе легко восстановить последовательность событий, приведших к краху. Бум на фондовых рынках подпитывался растущей массой долларов; затем сокращение ликвидности создало предварительные условия для краха. В этом отношении 1987 год также напоминает год 1929: вспомним, что краху 1929 года предшествовало повышение процентных ставок при краткосрочном заимствовании для сделок с акциями.

Как именно возникло сокращение ликвидности в 1987 году — это более трудный вопрос. Определенного ответа придется подождать, пока не будет проведено достаточно много исследований. Но ясно, что критическую роль сыграли международные усилия по поддержке курса доллара — а именно через Луврское соглашение, подписанное в феврале 1987 года министрами финансов ведущих индустриальных стран, называемых Группой семи — Англии, Канады, Франции, Италии, Японии, Соединенных Штатов и Западной Германии. Через несколько месяцев после Луврского соглашения доллар оказался защищен стерилизованной интервенцией на финансовых рынках, при котором внутренние процентные ставки оставались нетронутыми. Когда центральные банки Группы семи нашли, что они должны покупать больше долларов, чем могли проглотить, они изменили свою тактику. После того, как тогдашний премьер-министр Японии Ясухиро Накасонэ посетил Вашингтон в апреле 1987 года, было разрешено расширение разницы в процентных ставках между Соединенными Штатами и другими странами до таких размеров, при которых частный сектор за границей захочет держать доллары. Банки по сути дела приватизировали интервенцию.

Пока остается неясным, что именно — стерилизованная или нестерилизованная интервенция — фактически вызвала снижение ликвидности. Стерилизованная интервенция переместила большие суммы долларов в хранилища центральных банков за границей, и Совет управляющих Федеральной резервной системы, возможно, неосмотрительно не сумел выбросить эквивалентные суммы на американский внутренний денежный рынок. А может быть, руководящие денежно-кредитные учреждения Японии и Западной Германии побоялись инфляционных последствий нестерилизованной интервенции, и их попытка ограничить свои национальные денежные массы привела к всемирному повышению процентных ставок.

Мне больше по душе последнее объяснение, хотя я не могу исключать возможность и того, что первое также внесло вклад в ограничение банковского кредита. Западные немцы — сторонники сильной антиинфляционной политики. Японцы прагматичнее; они, фактически, позволили своим процентным ставкам падать и после возвращения Накасонэ в Токио. Но, когда японцы увидели, что политика «легких» денег только укрепляла нездоровую спекуляцию финансовыми активами, включая землю, они передумали. Правительство попыталось замедлить рост японской внутренней денежной массы и банковского кредита, но спекуляция уже вышла из-под контроля. Даже после того, как Банк Японии начал сжимать свою денежно-кредитную хватку, цены на рынке облигаций продолжили стремиться вверх. Как следствие, доходность служащего ориентиром выпуска облигаций Coupon #89 упала до исторического минимума: 2,6 процента в мае накануне того, как рынок облигаций рухнул.

Обвал японского рынка облигаций в сентябре 1987 года стал первым из цепочки событий, которые войдут в летопись истории как крах 1987 года. Инвесторы массивно спекулировали на сентябрьских бондовых фьючерсах, но не могли ликвидировать свои позиции. Хеджирование против этих убытков привело к резкому падению цен на декабрьские фьючерсы. Доходность выпуска Coupon #89 поднялась выше 6 процентов перед тем, как рынок облигаций достиг нижнего предела. Сначала казалось, что крах перейдет на фондовый рынок, который был даже больше переоценен, чем рынок облигаций. Но в реальности спекулятивные деньги переместились из облигаций в акции в тщетной попытке возместить убытки. В результате в октябре японский фондовый рынок достиг незначительных новых максимумов.

Последствия для остальной части мира были печальнее. Рынок государственных облигаций в Соединенных Штатах приобрел зависимость от японской покупки. Когда японцы начали продавать американские правительственные облигации, даже в относительно небольших количествах, рынок облигаций перешел в период падения, превышавшего любые изменения, оправданные фундаментальными параметрами экономики. Несомненно, американская экономика была сильнее, чем ожидалось, но эта сила направлялась в промышленное производство, а не на удовлетворение потребительского спроса. Цены на товары повышались, поощряя увеличение складских запасов и поднимая инфляционные ожидания. Опасение инфляции было скорее объяснением снижения облигаций, чем его коренной причиной. Однако оно послужило усилению падения рынка облигаций.

Слабость облигаций расширила неравенство между ценами облигаций и акций, которое развивалось, начиная с конца 1986 года. Такое неравенство может сохраняться бесконечно долго, как это было в 60-е годы, но по мере расширения оно создает предварительные условия для возможного разворота. Фактическое время разворота зависит от стечения других обстоятельств. На сей раз главную роль сыграли политические соображения: Рейган потерял свой политический блеск, и приближались выборы 1988 года. Когда возобновилось нисходящее давление на доллар, внутренняя нестабильность фондового рынка превратила снижение в паническое бегство.

Первая трещина появилась, когда весьма популярный гуру Уолл-стрита технический аналитик рынка Роберт Пречтер перед открытием рынка 6 октября опубликовал медвежий сигнал. Рынок ответил звучным падением на 90 пунктов. Это говорило о базовой слабости рынка, но подобные инциденты происходили и в 1986 году, причем без катастрофических результатов. На сей раз ситуация ухудшилась тем, что доллар также начал слабеть. Во вторник 13 октября председатель Совета управляющих Федеральной резервной системы Алан Гринспан объявил, что торговый баланс демонстрирует «экстраординарное» структурное улучшение. Поэтому данные, опубликованные в среду 14 октября, показавшие улучшение торгового дефицита лишь на половину от того, что ожидалось, показались особенно неутешительными. Доллар испытал серьезное давление в сторону продажи.

Следование курсом нестерилизованной интервенции требовало увеличения процентных ставок, которые должны были стать больше из-за более ранних увеличений в Японии и Западной Германии. Американские власти не желали предпринимать такого ужесточения; и в четверг 15 октября, когда фондовый рынок продолжил снижаться, министр финансов Джеймс Бей-кер, как сообщали, оказал давление на Бонн с целью понижения западногерманских процентных ставок, угрожая еще большим падением доллара. Снижение фондового рынка продолжило ускоряться в атмосфере сообщений, что комитет палаты представителей по изысканию средств исполнения бюджета планировал ограничить снижаемость налогов по рискованным «бросовым» облигациям, выпущенным при покупке компаний с финансированием за счет кредитов. Хотя на следующий день это положение было отвергнуто, 16 октября акции, цены которых росли в ожидании слияний компаний или приобретения с финансированием за счет кредитов, упали настолько, что вынудили профессиональных арбитражных трейдеров ликвидировать маржевые счета.

Затем в воскресном, от 18 октября, номере «Нью-Йорк тайме» появилась сенсационная передовая статья. Должностные лица Министерства финансов якобы открыто защищали более низкий курс доллара и заранее обвиняли западных немцев в крахе фондового рынка, который эти высказывания помогли ускорить. В «Черный понедельник» 19 октября некоторое давление в сторону продажи было и так неизбежно из-за накопившейся на фондовом рынке нестабильности; но эта статья в «Тайме» оказала драматический эффект, усилив уже имевшуюся нестабильность. Результатом стало самое большое однодневное снижение в истории: индекс Доу-Джонса для акций промышленных компаний упал на 508 пунктов, или 22,6 процента своей стоимости.

Аналитики, как правило, расценивают фондовый рынок как пассивное отражение ожиданий инвесторов. Но фактически он активная сила, их формирующая. Предполагается, что ожидания инвесторов рациональнее, но невозможно быть рациональным перед лицом истинной неопределенности. Чем больше неопределенность, тем большее число инвесторов, вероятно, будет видеть некие сигналы на фондовом рынке. В свою очередь, чем больше их инвестиционных решений принимается в попытке угнаться за рыночными трендами, тем нестабильнее становится сам рынок. Опора на рыночные тренды вылилась в свое логическое завершение в программах страхования портфелей. Портфельное страхование и другие схемы по укреплению тренда, например, опционы акций и индексов, в теории позволяют индивидуальным участникам ограничивать свой риск ценой усиления неустойчивости системы. Практически, когда такие схемы используются слишком многими людьми, система ломается. 19 октября произошла именно такая поломка. Рынок стал дезорганизованным, и воцарилась паника.